Как я в детстве чуть не стал фашистом.
.
Я не помню, чтоб меня кто-то прям учил читать. Не помню, чтоб я учил буквы. Я когда-то не умел, а потом как-то заумел читать. Когда дети в садике только составляли слоги я уже читал вовсю и смеялся над этими несмышлёнышами. Так же и с числами. Добрая воспитательница Тамара Михайловна говорила: откройте страницу 25. Это два и пять! Я думал блин, да это и ежу понятно... Так же и со шнурками. Я помню как я их однажды сам как-то почему-то завязал сам перед вечерней прогулкой, непонятно почему у меня получилось и с тех пор я сам так и завязываю. Но не в этом дело.
.
Была ещё злая воспитательница - Галина Фёдоровна. Низковатая, с мальчишеской стрижкой, не женственная. У неё был злой сын - Ромка Ромашов. Он был на год младше нас и бил всех детей. Я подумал, что он хоть и младше, но он сын воспиталки и его никто обижать не станет, поэтому он такой наглый. Но однажды мне подвернулась возможность ему отомстить и я отомстил. От души.
.
Была зима и мы играли в войну. Я русский и кто-то немцы. Ромка был из немцев. Плохой, короче. В какой-то момент немцы повалили меня на снег, а мои почему-то разбежались. Ну я лежу лицом вниз, эти уберменши по мне шоркаются, не знаю чего хотят, и тут я вижу передо мной ромкина рука в варежке. Кажется он заползал на меня с головы. Моя голова была у него под грудью. И я подумал - вот, сука, сейчас ты мне за всё ответишь. Бить кого-то мне казалось низко, а вот всадить пулю это благородно. Пуля не вибирает. Она даже даёт шанс. И я открыл свою пасть (руки были заблокированы, уважительная причина), насадил её на Ромкин большой палец правой руки. Как сейчас ощущаю шерсть его бурой варежки у себя во рту, но это было приятно - вкус возмездия за удары, за отнятые машинки, за всю несправедливость, за других обиженных детей. Всё это стояло у меня перед глазами.
.
И вот он - момент истины. Я сомкнул челюсти.
.
Я ощутил эту упругую плоть у себя на зубах. И сдавил зубы. Сильнее! Сильнее! И вот он, этот долгожданный дикий вой на весь садик! Я наслаждался им. Я хотел бы добавить ещё, но боялся, что перекушу ему кость. Это был настоящий удар по живому человеку. Настоящая борьба, настоящая боль и настоящий урок негодяю. Возможно на всю его дальнейшую жизнь.
.
Огромная Тамара Михайловна мгновенно выросла бувально из под снега. Укус длился секунду, максимум две. Откуда она возникла - не пойму. Её сильные руки расшвыряли детей с моего тела как овчарка раскидала бы котят. Я был горд собой. Я отомстил! Теперь это обратно не отмотаешь. Нас вели под конвоем на расправу в группу.
.
Через минут пять или десять мы были построены в садиковской раздевалке впятером, вроде, и все остальные дети смотрели на нас и Тамара Михайловна - высокая грудастая широкозадая дама с каштановой шевелюрой сказала своим тёплым, но на сей раз сердитым голосом - ребята, посмотрите на этих детей. Когда они вырастут, они станут фашистами! Я честно говоря не был особо с ней согласен, потому что: А.- я не собирался становиться фашистом. Б.-если кто-то из нас и стал бы фашистом, так это Ромка, но не я, и В.- я подумал, ок, она взрослая, она лучше знает как становятся фашистами, и если уж мне и выпадет такая доля, я очень постараюсь, чтоб им не стать или хотя бы я не буду подавать виду, что я им стал. Но я был горд собой )
.
Занавес.